Священник Николай Солодов

Семья

Наибольшее влияние на мою веру оказали бабушка и мама. Бабушка, Нина Тихоновна Деева (1912 г. р.), сохраняла христианские убеждения всю жизнь, несмотря на официальные запреты и насмешки даже внутри семьи. Она никогда не была комсомолкой и всегда охотно об этом вспоминала. В пожилом возрасте бабушка много молилась: зачитанные, от руки переписанные акафисты, молитвослов и псалтирь мелким шрифтом и Библия – толстая-претолстая, очень древняя книга, написанная славянскими буквами. Сейчас я понимаю, что книга вовсе не была древней – издание начала XX века, – но совершенно другой, книгой из другого мира, даже буквы необычные. Очень любопытно! Так что славянскому языку меня никто не учил, подходил к бабушке, спрашивал: а это что за буква? а это как читается?

По-видимому, жизнь бабушки не была святой: мотивы ее поступков обычно были вполне житейскими, но христианство для нее было очень органичным. Там, где для других милосердие требует усилия и принуждения, она просто не могла поступить иначе.

Ребенком в церковь меня водили не очень часто – да и кто тогда мог себе позволить еженедельное посещение богослужений? – но каждое причастие было особым событием. Вставали рано, надевали праздничную одежду..., а после – целый день нельзя было плакать.

Мама, Анна Евгеньевна Лукьянова, пришла в Церковь приблизительно в год моего рождения – 1977. Как мне кажется, это время было поворотным и для всей нашей страны. Значительная часть образованного общества сознательно и творчески обратилась к вере. Глубокие изменения происходили и в культуре, и в самосознании людей. Сейчас религиозные рассуждения того времени выглядят неточными и местами наивными, но той силы духа и свежести мысли, как тогда, сегодня уже нет.

В это же время она познакомилась с отцом Владимиром Ригиным, духовная связь с которым поддерживается в нашей семье до сих пор. Отец Владимир служил в разных московских храмах: сначала в Знаменском храме в Переяславской слободе, известном чудотворной иконой Трифона-мученика (родители живут как раз неподалеку от этого храма); сейчас отец Владимир – настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе. Когда наш храм был приписным, являлся настоятелем и нашего раменского храма.

Христианство и Церковь были официально запрещенными темами. Для нескольких поколений советских людей сам этот запрет был, наверное, самым мощным стимулом обращения к вере. Впрочем, было и губительное влияние «подполья». Церковные темы в школе были под запретом – для родителей могли быть последствия, люди боялись. А для детей это были первые уроки неискренности.

 Храм

Первый храм, в котором начиналась моя церковная жизнь, – Знаменский, был одним из немногих действующих в нашем районе. Конечно, церковная жизнь была тогда сложнее, чем сегодня. Народу много, церквей мало, молодежи в храмах наперечет, проповеди не поощрялись, исповедь – в основном общая: священник зачитывает грехи, а люди подходят уже под разрешительную молитву. Но были и хорошие черты, к сожалению, потерянные. Так, исповедь всегда предварялась покаянной проповедью, в которой священник обращал внимание кающихся на ту или иную сторону духовной жизни, настраивал на покаянный лад.

Более-менее осознанное и ответственное отношение к вере пришло ко мне лет в 12-13. Мы с братом ходили в воскресную школу, организованную владыкой Питиримом при Издательском отделе Патриархии, она была одной из первых в Москве. Отношение к воскресной школе было серьезное (особенно первое время): для учащихся служилась литургия в домовом храме Издательского отдела, служба получалась не длинной - без молебнов и поминовений, петь могли все учащиеся. Преподавали в школе интересно, хотя ребят было много и разных возрастов. Особенно запомнились занятия о. Михаила Дронова и о. Артемия Владимирова, тогда еще только рукоположенного.

Повзрослев, я стал ходить в церковь отдельно. В субботу все идут на всенощную на Лыщикову гору к о. Владимиру, а я на Троицкое подворье. В то время настоятелем там был о. Лонгин (Корчагин) – теперь саратовский митрополит. Службы на Троицком подворье – очень благолепные, прихожане стоят благоговейно, мужской хор поет красиво (иногда, пожалуй, слушком красиво, забываешь, о чем поют), иконы замечательные (хотя начинали просто с белых стен) – по всему видно, что для настоятеля богослужебная эстетика имеет особый вес. Хорошие были службы, хотя и длинные, по монастырскому уставу, всенощная даже до девяти вечера могла продолжаться.

Отец Владимир это мое церковное отделение от семьи никак не порицал: «Показывайся только время от времени!» Отмечу здесь с особой благодарностью, что как духовник о. Владимир никогда не сужал мою жизненную свободу. И это при том, что несколько поворотных для себя решений я принимал при его участии и вдохновении.

Размышляя о духовном руководстве, сложно провести границу, где находится власть духовная, а где житейская, где послушание, побеждающее гордость, а где свобода, без которой человека уже и человеком не назовешь. В нашей жизни все перемешано, и духовное является в обыденном, бытовом обличии; напротив, мертвенно-вещественное часто претендует на неотмирность и хочет распоряжаться душами. Вот, Христос и хлебом людей кормил, и на свадьбе вина добавлял, кому-то запретил идти на похороны отца, а учеников посылал в деревни, в которые Сам не успевал идти, – все это дела, имеющие понятное бытовое выражение; но невозможно представить, чтобы Он велел бы, например, Филиппу продать дом в Галилее, переехать в Вифанию, жениться на Марфе и завести корову.

Алтарник

С 2000 года я стал помогать в алтаре на Лыщиковой горе. Как раз рукоположили о. Павла, и кому-то нужно было помочь. Конечно, это большой дар – стоять на службе и особенно на литургии в алтаре, молиться и видеть службу, почти как священник, слышать слова молитв, читать вслух на богослужении. Но есть и свои опасности: в обязанности алтарника входит подготовка множества деталей богослужения, всю эту сложную систему надо держать в голове – легко и забыть, что главное не кадило и не свечи, а молитва Богу. И еще один более тонкий соблазн: представить себя последней опорой церковной жизни. Все дело на мне держится, вот я уйду, и все развалится. Это такая форма гордости: ничего, конечно, не развалится, потому что настоящий хозяин и распорядитель в Церкви – Бог, Он и призывает каждого работника в свое время на свою службу, а потом и отпускает, когда придет срок – другие будут трудиться.

Учеба

Учился я долго. С 6 до 33 лет без перерыва. Сначала это была французская спецшкола. С 9 класса математический класс в 54-й школе. Здесь учиться было гораздо сложнее, но обстановка намного здоровее – это я почувствовал сразу же. Вместо утомительного безделия, заполненного сложными подсчетами, кто над кем возвысится в нарядах, развлечениях и остроумии, ребята просто трудились. Девочек было мало, такой мужской полумонастырь. Господь вел меня таким образом, что в аскетической обстановке научного труда я задержался надолго. После школы – механико-математический факультет Университета (студентом, потом аспирантом) – 8 лет. Затем обучение в семинарии и академии – еще 8 лет.

Конечно, математическое образование значительно повлияло на мое развитие, это ведь очень тонкая и долгая настройка ума на весьма специфический лад. Вместе с тем этот путь был очень прямым, естественным и даже традиционным, я получил такое же профессиональное образование, как и мой папа – Виктор Владимирович Солодов, который и сейчас трудится как математик-профессионал.

Семинария

В семинарию я поступил в 2003 году, сразу же после защиты кандидатской диссертации. В последний год в аспирантуре мне уже было понятно, что профессиональным ученым-математиком я не буду, но все же постарался довести дело до какого-то результата.

Первые впечатления от семинарии были не слишком светлыми: суровые бытовые условия, проходная спальня на 10 человек, безотлучное пребывание в стенах Лавры, странные однокурсники - это не университет, в семинарию были собраны ребята со всех городов и весей, разных возрастов, разного жизненного опыта, разных культур и народов. И, конечно, послушания;  длинная череда послушаний: кухня, клирос, храм, уборка, погрузка и прочее. Где-то через год пребывания в семинарских стенах, я просыпался с чувством, что, наверное, куда-то опоздал и что-то пропустил. И время от времени возникала мысль: «Как я вообще сюда попал?!»

Однако постепенно картина проясняется, и начинаешь чувствовать пользу и смысл. Семинария – замечательное место, куда со всей нашей Церкви собраны лучшие церковные молодые люди. Уже ради этого общения стоило туда ехать. А еще замечательные преподаватели: Н.К. Гаврюшин, В.Д. Юдин, о. Владислав Цыпин, о. Лука (Головков), о. Матфей (Мормыль)...

Встреча

Неожиданным образом, основным моим послушанием стала работа в студенческом журнале «Встреча». В контексте журнальных трудов я познакомился со своей будущей супругой Марией Алексеевной Зубаревой. Более точно, Маша брала у меня интервью, как у студента семинарии, уже отучившегося в вузе. Сама она к тому моменту училась на факультете журналистики МГУ и была увлечена Татьянинским храмом при МГУ, газетой (тогда еще бумажной) «Татьянин день» и всей приходской жизнью, которую тогда развивал о. Максим Козлов. Венчались мы, кстати, в Татьянинском храме.

После окончания семинарии и академии меня оставили преподавателем, и я до сих пор веду информатику в семинарии, философию на заочном секторе, а в прошлом семестре вел семинары по патрологии.

Книги

Первой осознанно прочитанной мною христианской книгой были «Беседы» прп. Варсонофия Оптинского. Мне было тогда лет 12-13. Ко времени учебы в университете я уже читал «Исторический путь Православия» о. Александра Шмемана. Потом встретил книги о. Андрея Кураева, которые для всей тогдашней церковной молодежи имели очень большое значение: полемический ракурс о. Андрея мобилизовал интеллект читателя к религиозной мысли. Умное и честное обсуждение острых вопросов церковной жизни звало войти в церковь живо, ответственно и активно. Потом я познакомился с о. Андреем лично, пару раз ездил с ним в поездки. Сегодняшняя блокада и маргинализация отца протодиакона кажется мне одним из самых досадных недоразумений последнего времени.

В конце учебы в Университете мне попались кассеты А.И. Осипова – я слушал их с большой отрадой: в курсе философии, который худо-бедно попадал в нашу математическую обитель, мыслители прошлого – об их вере говорилось вскользь – представлялись сплошь еретиками и какими-то религиозными изуверами. Учить такую философию было тягостно, но заглянуть в первоисточники в голову не приходило. А жаль! Слушая Алексея Ильича, я как-то само собой понял, что сложность на две трети состояла в религиозной некомпетентности преподавателей и авторов учебников, что изучение истории мысли – это не отказ от своей веры, а наоборот, поиск единомышленников и соратников.

И в заключение…

Диаконом я стал в 2008 году, в октябре, а чуть меньше чем через год принял сан священника. Патриарх Кирилл рукополагал меня в Спасо-Яковлевском монастыре Ростова Великого.

У нас с Машей четверо детей, живем мы совсем недалеко от храма, поэтому практически весь круг жизни оборачивается в Раменках – редко когда приходится выезжать за пределы.